Голубой блюз - Страница 36

— И это все, что она сказала?

— Нет. Они все переживают, что я вымокну, если пойду домой сейчас. Они предлагают мне посидеть у тебя — по крайней мере до тех пор, пока не уничтожат все ириски.

— Умницы! — Дик одобрительно кивнул.

По спине Долли пробежал холодок. Впрочем, это и не удивительно: в коттедже все еще было довольно холодно и сыро. Как не хочется выходить в такую погоду на улицу! Теперь ей стало ясно, что испытывает кошка, когда приходится лезть в воду.

Флеминг прекрасно понимал, что происходит сейчас в душе женщины, и с трудом сдерживал улыбку. Она может обманывать себя сколько хочет, но его-то ей провести не удастся. Ведь Долли буквально умирает от желания остаться! Кажется, настал самый подходящий момент, чтобы отговорить ее от этой дурацкой идеи — прекратить встречи с ним. Но надо действовать осмотрительно. Дик осторожно обнял Долли за плечи и прижал к груди.

— Моя милая маленькая Зеленая Веточка, ты смело можешь оставаться здесь до тех пор, пока не пройдет дождь..

Долли почувствовала, что у нее нет ни желания, ни сил продолжать борьбу.

— Расскажи мне, почему ты боишься темноты, — попросила она, хотя ни на секунду не поверила его выдумке. Ей просто захотелось поговорить с этим непонятным человеком, узнать о нем побольше.

Дик сел перед камином и жестом показал на кресло рядом.

— Давай сядем, и я расскажу тебе историю своей жизни.

Долли удивилась, как грустно и задумчиво звучит его голос.

— Начну я с того, что появился на свет по досадной случайности. Мои родители преподавали в колледже и, кажется, не стремились иметь детей. Я слишком поздно вошел в их жизнь. Да, слишком поздно, — грустно повторил он. — Они всегда обращались со мной как со взрослым. Так что, можно сказать, я родился старичком. Родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было всего девять лет. После их смерти я переходил от одних родственников к другим. Из рук в руки. У меня никогда не было своего дома, я никогда не задерживался долго на одном месте; меня всегда преследовало чувство, будто я все время в пути…

У Долли сжалось сердце. Как, должно быть, тяжело маленькому мальчику ощущать себя никому не нужным, чувствовать себя обузой для всех! Словно уловив ее мысли, Дик сказал:

— Но, с другой стороны, это оказалось и благом: ведь я ни от кого не зависел, не нес ни перед кем никакой ответственности и привык рассчитывать только на себя. — Он повернул к ней лицо. В уголках его глаз собрались морщинки. — Теперь тебе должно быть понятно, почему мне нравится мотаться по свету с места на место.

Несмотря на его бодрый тон, Долли заметила в глазах Дика боль и одиночество. Да, теперь ей понятно, почему он до сих пор бродит по свету. Кажется, ей понятно и то, чего сам рассказчик, судя по всему, не осознает… Ей вдруг нестерпимо захотелось обнять его, пожалеть и успокоить. Но она все время помнила о том, что необходимо держать себя в руках: ведь такие моменты особенно опасны. Как бы там ни было, пора признать неопровержимый факт, который хотелось не замечать. Она мечтала о легком романтическом приключении, а вместо этого безнадежно влюбилась…

— Ну, довольно болтать об ушедшей юности! — заявил Флеминг и подошел к окну. На его губах заиграла довольная улыбка. — Все еще льет. — Он повернулся к гостье. — Прости, у меня нет записи «Голубого блюза».

Ах, да! Это та самая песня, под которую они танцевали в тот вечер на террасе! Повинуясь внезапному порыву, Дик принялся напевать низким мелодичным голосом, затем протянул руки к Долли, и она, не раздумывая, подошла и положила руки ему на плечи. Они медленно поплыли в танце, озаряемые светом живого огня.

Дик нежно потерся носом о ее ухо; бережно, словно священнодействуя, поцеловал в шею. Долли стало щекотно и весело. Она вдруг почувствовала легкость, которую прежде ощущала при общении с Диком, — тогда, сто лет назад, когда он еще не знал, что у нее трое детей…

Дик остановился возле дивана и посмотрел ей в глаза.

— Долли, милая, это сильнее нас! Неужели ты до сих пор не поняла?

Они сели рядом на мягкое сиденье; Дик осторожно положил ее голову к себе на плечо. Долли вздохнула, и этот звук рассказал о ее чувствах полнее всяких слов. Как хорошо, думала она, сидеть вот так рядом с любимым, чувствовать тепло его руки на своем плече, слушать вой ветра, раскачивающего деревья, шум дождя, который барабанит по крыше и стучит в окно… Она так давно, так часто мечтала об этом!

— Смотри, как мечутся языки пламени, — прошептал Дик. — Да ты и сама как огонь, милая, такая же искрящаяся и непостоянная, как пламя. Ты так же ярко освещаешь мою жизнь!

Долли обернулась к нему и встретила такое обожание и томление в его взгляде, какого до сих пор ей еще не приходилось видеть. Губы женщины приоткрылись в смятении, и тогда Дик сжал ее щеки в ладонях и поцеловал в эти приоткрытые губы. Долли захотелось, чтобы этот обжигающий поцелуй не кончался никогда…

Горячие губы любимого лишили Долли последней внутренней опоры; воля ее ослабла; тело, как цветок в жару, стало мягким и податливым. Она обняла Дика за плечи. Он медленно откинулся назад и, не выпуская возлюбленную из тесных объятий, опустил спинку дивана вниз, пока ложе не раскрылось. Их губы опять встретились, и у Долли закружилась голова от мускусного запаха кожи мужчины, смешавшегося с тонким смолистым ароматом веток сосны, потрескивающих в камине.

Дик на мгновение оторвался от Долли, взглянул ей в глаза и низким хриплым голосом прошептал:

— Ночь за ночью на далеком забытом Богом острове я, одинокий, мечтал о женщине. Я знал только, что она прекрасна, но не мог представить себе ее лицо. То, что сейчас происходит с нами, когда ты, дорогая, лежишь в моих объятиях, превосходит все мои самые смелые мечты. Но главное — я теперь точно знаю, что за лицо было у той женщины. Твое, Долли! Твое, единственное лицо! Ты первая, кому удалось проникнуть в мое сердце. Ты моя покорительница, Зеленая Веточка!